Русский Гамлет за китайской ширмой

Конец апреля. На кафедре цивилиза­ционного развития Востока Высшей школы экономики (ВШЭ) густое предгрозовое зати­шье под занавес учебного года. За обширным круглым столом в «предбаннике» кабинета ее руководителя Алексея Маслова беседуют двое. Тихое течение разговора (кажется, речь о Ли Юане и династии Тан) лишь единожды нару­шается отрывистыми звуками: по коридору проносится шумная стайка студентов, споря­щих о чем-то по-китайски.

Стены по-современному аскетически меблированной комнаты пестрят фотографиче­ским глянцем парадной Поднебесной, какой та должна предстать перед туристами. Китайский модерн – горделивая панорама современного «шанхайского Манхэттена» с его хрестома­тийной доминантой, без малого полукиломе­тровой телебашней «Восточная жемчужина», соседствует здесь с традиционным восточным «лубком» – живописными пагодами под изо­гнутой кровлей и рукотворными терренкура­ми рисовых полей, тонущими в тусклых лучах предзакатного солнца.

Наша встреча задерживается. По телефону, вежливо извинившись (научный совет затянул­ся), Маслов просит еще четверть часа. Едва же появившись на пороге своего кабинета, сразу переключается на подскочившего аспиранта.

Наконец очередь доходит и до меня. «Теперь я в вашем полном распоряжении», – плавно выдыхает он, гостеприимным жестом пригла­шая войти в свой кабинет.

Получить подобное приглашение для любого, кто интересуется Востоком и хотя бы поверх­ностно знаком с обстоятельствами жизни Алек­сея Маслова, – большая удача. Он один из самых известных российских востоковедов, специалист в области духовных и культурных традиций ки­тайской цивилизации, автор бесчисленных тру­дов и монографий, переводчик древних даосских и чань-буддийских текстов, профессор и пригла­шенный лектор множества первостатейных вузов мира, член экспертных советов, комиссий и рабо­чих групп – спросите у Google.

Маслов – всемирно признанный историк боевых искусств. И сам – мастер шаолиньского ушу, обучавшийся в Шаолине, где получил пол­ное послушническое посвящение, и единствен­ный иностранец, чье имя занесено в «Схемы- хроники шаолиньских монахов-бойцов».

Впрочем, во внешнем облике 50-летнего Маслова гораздо больше от профессора, чем от буддийского монаха-аскета, как о тех мож­но судить по фильмам или популярным шао­линьским шоу. Строгий темно-синий костюм, плотно облегающий крепко сбитое, но совсем не сухопарое тело; выразительный взгляд из- под скругленных прямоугольных очков без оправы; прямые с проседью волосы аккуратно уложены на ровный пробор.

Самого Маслова подобное несоответствие совсем не смущает. «Все должно быть умест­но. Европеец, явившийся в центре западного города в традиционной одежде шаолиньского монаха, выглядел бы так же нелепо, как если бы разгуливал в классическом английском костю­ме где-нибудь по китайской глубинке», – заме­чает мой собеседник, занимая в кресле удобную позу, выражающую готовность к разговору.

Знакомство с традицией

Разговор начинается с Шаолиня, которому в жиз­ни и судьбе Маслова принадлежит особое место. Буквально его путь в монастырь начался в конце 1970-х в Монголии, где работали его родители – потомственные московские врачи. Именно там Маслов увлекся Востоком (страна строила социализм, но оставалась островом буддийской куль­туры) и начал заниматься карате и китайскими боевыми искусствами, громко именовавшимися «кунг-фу». «Там жили китайцы, главное заня­тие которых было торговать на рынке. В реально­сти же многие из них когда-то бежали от культур­ной революции. Хотя в 1976-м она завершилась, эти люди не спешили возвращаться в Китай, не доверяя режиму».

Поэтому решение «двигаться по восточ­ной линии» стало для Маслова естественным. В 1981 году он поступил в Институт стран Азии и Африки Московского госуниверситета. «Их было двое лучших на курсе – Игорь Моргулов, который сегодня курирует китайское направ­ление в ранге замминистра иностранных дел, и Алексей Маслов. Было заметно, насколько он всем этим увлечен и как вкладывается в учебу. Так что для меня совершенно не удивительно, что он вырос в высококлассного востоковеда, од­ного из лучших знатоков Китая в нашей стране и мире», – замечает научный руководитель Рос­сийско-китайского финансово-экономического центра Финансового университета при Прави­тельстве РФ Владимир Ремыга, преподававший у Маслова в то время.

В МГУ Маслов не забывал и о занятиях бое­выми искусствами, продолжая тренироваться и выступать за университет в соревнованиях по сверхпопулярному в то время карате, внезапно попавшему под запрет в 1983-м. Именно тогда, признается мой собеседник, у него наступил этап поиска новых глубин в осмыслении Востока. «Занятия карате, ушу и восточной мистикой, как и востоковедение вообще, в то время были частью протестной культуры. Не просто боевыми искус­ствами, но методом иного взгляда на реальность, возможностью выхода на другую философию».

Однако шанс увидеть Китай собственными глазами выпал Маслову лишь в 1989-м, на пере­строечной волне интереса к Востоку. Он отпра­вился за свой счет, на деньги, заработанные за на­писанную брошюру по истории боевых искусств. «Поскольку больше никаких книг на эту тему у нас тогда не было, эта книжка имела абсолютно неоправданный для себя успех», – скромно улы­бается он.

Как бы то ни было, после покупки билета в его руках оставалось только 14 долларов – Маслов прекрасно помнит это до сих пор. Но ему повез­ло: в Китае он встретил представителей школы ушу мастера, обучавшего его в Монголии. «Эта школа меня подхватила. Она была не очень боль­шой и не очень известной, но абсолютно тра­диционной. То есть когда люди помогают друг другу, буквально передают тебя из рук в руки, – продолжает Маслов. – Так что домой я возвра­щался все с теми же 14 долларами. То есть не потратил ничего. Все это время меня кормили- поили, а заодно и начали обучать». Это было очень важное первое знакомство с «настоящим» Китаем. «Мне стало понятно, что у этой страны есть абсолютно официальная витрина, в которую упираются, наверно, 99% иностранцев. И есть не­кие внутренние каналы, в которые войти очень сложно, почти невозможно».

В чужой монастырь

Этот опыт, признается Маслов, очень помог ему в начале 1990-х, когда он впервые предпринял попытку попасть в Шаолинь. Зачем его туда по­тянуло? «Вы понимаете, для человека, интере­сующегося Китаем и его боевыми искусствами, Шаолиньский монастырь – это то же, что роль Гамлета для актера», – поясняет он с чуть замет­ным придыханием.

Но древние монастырские стены пали перед его напором отнюдь не с первого натиска. «Ког­да я приехал в Шаолинь, у меня была какая-то странная иллюзия, что меня встретят с распро­стертыми объятиями. Конечно, я никому там не был нужен. Монахи со мной вежливо поговори­ли, но ни о каком обучении, разумеется, не шло и речи». Но ему опять повезло. Путешествуя по югу Китая, в маленьком гостиничном ресто­ранчике он случайно познакомился с человеком в буддистских одеждах, оказавшимся (в будущем) великим монахом Ши Дэцянем. Пригласив Мас­лова приехать в Шаолинь, тот впоследствии ввел его в круг старшего монаха – последнего из вели­ких настоятелей Ши Суcи. С его благословения в 1996-м, после двух лет обучения в монастыре, Маслов прошел обряд полного послушнического посвящения. В ознаменование этого события во внутреннем дворе Шаолиня тогда же была поставлена стела, которая находится там и сегодня. ­

Почему шаолиньцы пустили его в свой мона­стырь? Сам Маслов называет три вероятные при­чины, которые многое говорят и о самом характе­ре китайцев.

Во-первых, его приезд совпал с общим подъ­емом интереса ко всему иностранному и ино­странцам. Притом что он хорошо говорил по- китайски и мог поддержать беседу на самые далекие друг от друга темы. «От того, как при­готавливать лапшу, чтобы она не была слишком разваренной, до вопросов китайской филосо­фии – то есть обо всем, о чем чаще всего говорят в этом кругу».

Во-вторых, он готов был приезжать часто. «Для Китая очень важный фактор – это время привы­кания: ни первая, ни вторая встреча – личная или деловая – никогда не дают никаких итогов».

Наконец, он не задавал монахам вопросов и ни о чем не просил. «По китайским правилам никог­да нельзя просить чему-то научить. Правильно го­ворить: вы – учитель, и если вы считаете, что я дол­жен мыть полы, то я буду мыть полы. То есть надо приходить к учителю, а не к комплексу знаний».

Напротив, имя учителя, стоило его только произнести, открывало Маслову любые двери во время его дальнейших путешествий по другим китайским монастырям и Тибету. «Для меня это была очень хорошая школа понимания ки­тайских реалий. Того живого, настоящего Китая, который для иностранцев всегда другой, – рас­суждает он. – Для остального мира китайцы воздвигают некую ширму, за которой Китай на­ходится и сейчас, хотя формально приехать туда нет никаких проблем».

Сам Шаолинь, в считаные годы превращен­ный из тихой уединенной обители в один из са­мых популярных культурных символов и место массового туризма современного Китая, нагляд­ная тому иллюстрация.

По сути, новая история монастыря ведет от­счет с начала 1980-х, когда с реформами Дэн Сяопина началось возвращение монахов, массово вы­сылавшихся в годы культурной революции. У его полуразрушенных стен собрались тогда пример­но два десятка выходцев из старой плеяды шао­линьцев.

Это были уже немолодые люди, которые пред­приняли попытку восстановить постройки и возродить традиционные школы – боевых ис­кусств, медитации, управления сознанием, ме­дицины, культурных знаний. «Они хотели жить нормальным, скромным, тихим монастырем. Но уже тогда государство начало оказывать на них давление, требуя раскрутки Шаолиня как куль­турного бренда. Оно же активно внедряло туда новое поколение монахов, заинтересованных прежде всего в коммерции, – сокрушается Мас­лов. – Появлялось все больше и больше шаолинь­ских шоу. Старики просто не понимали, зачем это нужно и какое это имеет отношение к практике самовоспитания. Сегодня эта политика в опре­деленной степени доведена до конца. Нынешний Шаолинь – это такой китайский Диснейленд».

Основной инстинкт

В этом примере как за стеклом видны гигантские изменения пореформенного Китая, которые не только привели страну к беспрецедентным эко­номическим успехам, но и повлияли на психоло­гию и внутреннее самоощущение самих китай­цев. Как это проявляется?

Во-первых, открывает счет Маслов, сегод­няшний Китай совершенно четко представляет себе, что он действительно является центром нового мира, откуда идет новая волна культуры и предпринимательства.

Во-вторых, у китайцев сформировалось стой­кое ощущение успешности: население разбогатело очень быстро, при жизни всего одного поколения.

В-третьих, Китай перестал быть мягкой и уступчивой страной. «В сущности, он уступ­чивой страной никогда и не был, просто долгое время у него не хватало сил заявлять свои жест­ может диктовать свои условия». кие позиции. Но сегодня Китай действительно

Причем последнее обстоятельство проявляет­ся на уровне не только государства, но и отдельных людей. «Например, многие мои знакомые, кото­рые с удовольствием ходят по китайским рынкам, начинают отмечать для себя неприятный факт, что китайцы перестали скидывать в пять раз про­тив начальной цены. Почему? Потому что рань­ше, во времена кустарного производства, себесто­имость товара была размыта, четко не определена. Сейчас, с расцветом индустриализма, цена труда четко понятна», – поясняет он.

По той же причине Китай перестал быть – и уже никогда не будет – дешевой производ­ственной площадкой. «Многие продолжают воспринимать эту страну такой, какой она была 10–20 лет назад. Но сегодня Китай решает зада­чу превращения в производителя высокотехно­логичной продукции. То есть китайские товары будут автоматически дорожать».

Наконец, Поднебесная вернулась к той соб­ственной старой модели политической культуры, которую Маслов определяет как «выталкиваю­щая». О чем идет речь? Если Запад работает по «кооперативной» модели – мы встречаемся, до­говариваемся, совместно развиваем бизнес, стара­ясь не нарушать взаимных интересов, – то Под­небесная действует иначе. А именно – стремится вытолкнуть партнера сразу после того, как полу­чает от него все нужное – технологии, знания, свя­зи или логику развития процессов. «Многие на это обижаются. Но если представить, что в этом есть суть самосохранения нации, то придется признать, что эта схема работает успешно».

Колоссальные амбиции

Все тем же инстинктом самосохранения объясня­ется еще одно обстоятельство, непосредственно связанное с грандиозными успехами Китая по­следних лет, – все более настойчивое стремление страны к внешней экономической экспансии, проявляющее себя в инициативах, подобных озвученной в 2013 году стратегии Экономическо­го пояса Шелкового пути.

Главная причина, подталкивающая Китай к подобным проектам, объясняет Маслов, связа­на со стремлением к внутренней стабилизации страны. Увеличение стоимости рабочей силы и, как следствие, финального продукта – одна из самых острых болезней роста китайской эко­номики, решить которую эффективно можно, только снижая издержки на логистику и достав­ку товаров на внешние рынки. «Пока что, грубо говоря, Китай производит товары, а их перевозку осуществляют другие страны, чужие компании, которые назначают свою цену. То есть Китай, безусловно, хочет ставить мировую инфраструк­туру под свой контроль». Кроме того, Китай отработал (или почти отработал) внутреннюю повестку дня: темпы роста его экономики сни­жаются и в обозримой перспективе не выйдут за пределы 7–7,5%. «Но самое страшное – это обма­нутые ожидания населения, которое привыкло богатеть. Поэтому нужно, чтобы часть доходов генерировалась за пределами Китая».

Однако цели и влияние затеваемых Пекином гигантских инфраструктурных проектов, подоб­ных новому Шелковому пути, выходят далеко за пределы чисто экономической целесообраз­ности. Маслов обращает внимание на особен­ности этой инициативы. Через два года после ее объявления так и не появилось ясной концеп­ции – формального документа, который бы ее описывал. «Это тоже традиционная система Ки­тая – забрасывать некую идею и ждать на нее ре­акции. Таким образом Пекин старается лишний раз не раздражать мир».

Далее, он несет в себе явную цель политиче­ской интеграции вокруг китайского ядра. «Пе­кин пытается экспортировать идею Китая как нового мирового лидера – не только экономиче­ского, но и политического. То есть он хочет себя позиционировать как новую мировую политиче­скую реальность и привлечь всех к коллективно­му обсуждению».

Наконец, под эту концепцию Пекин последо­вательно и методично выстраивает новые между­народные финансовые институты. В том числе в конце прошлого года был создан Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, который сейчас завершает прием членов. Ранее под па­тронажем Китая сформирован Новый банк раз­вития БРИКС, а также получают новый импульс банковско-финансовые структуры Шанхайской организации сотрудничества. «Каждая в от­дельности они, может быть, и не играют большой роли. Но Китай тем самым создает финансовые хабы, в том числе в странах БРИКС, которые бу­дут работать через обслуживание юаня, – разъ­ясняет Маслов. – То есть впервые создается фи­нансовая система, базирующаяся на свободно не конвертируемой валюте. Это уникальный мо­мент вообще в мире».

Из всего этого следует, резюмирует востоко­вед, что проект нового Шелкового пути является политико-экономическим. Более того, он лишь составная часть куда более масштабного замысла Пекина. «Я полагаю, что это один из возможных компонентов новой мировой реальности, которая на наших глазах формируется китайцами. Надо понимать, что амбиции Китая колоссальны».

Исходя из этого понимания, уверен Маслов, со­седям и партнерам Китая и следует выстраивать с ним свое взаимодействие. В частности, Россия, размышляющая над своим участием в проек­тах нового Шелкового пути, должна присоеди­няться только к тем из них, что совпадают с ее собственными интересами, воздерживаясь от фронтальной поддержки китайских инициатив. «Хотя Россия и Китай – стратегические партнеры, у Пекина собственная повестка дня. Он всегда и прежде всего заботится о себе. Поэтому по отношению к Китаю не надо испытывать ил­люзий, – призывает он. – К нам уже приходит это понимание. Я думаю, что как раз сейчас начинает приобретать очертания реалистичная модель ос­мысления Китая среди крупнейших российских компаний и руководства страны».

Новое осмысление Китая и всего Востока – это и один из самых мощных трендов современ­ной востоковедческой науки, который вызывает у Маслова самый живой отклик: «Многие во­просы, казавшиеся давно решенными, вдруг воз­вращаются. Оказывается, они не были решены в свое время».

С этой целью он стремится создать полноцен­ную международную востоковедческую школу, которая сможет объединить лучшие силы – уче­ных, аналитиков и практиков – в этой области. В том же направлении развивается начатая Мас­ловым перестройка учебного процесса в Школе востоковедения ВШЭ, которую он возглавляет с 2010 года. «Китайская традиция неразрывна. Это означает, что современный китаец, не важно, бизнесмен это или крупный партийный руково­дитель, базируется на тех же стереотипах мыш­ления и восприятия действительности, что за­ложены самой традицией. Поэтому, чтобы стать академическим востоковедом или вести полити­ческую аналитику современного Китая, надо хо­рошо знать его культуру и историю с самых древ­них времен. Причем не формально ее изучить, а понимать логику исторического процесса. Вот такое сквозное понимание Востока мы и пытаем­ся сейчас у себя внедрить. К тому же это было с са­мого начала заложено в традициях российского востоковедения».

Кроме того, Маслов продолжает регулярно читать лекции в университетах разных стран и много преподает в китайских буддийских академиях. В том числе в Академии ушу Ша­олиня, куда регулярно приезжает. При этом сам остается послушником, строго следующим шаолиньской и буддийской традиции, не видя в этом никаких противоречий с современной жизнью. «Буддийское монашество не похоже на то, к чему мы привыкли в нашей христиан­ской традиции, – это просто другая практика: в монастыре учитель дает тебе знания, а затем, опираясь на них, ты должен приходить к людям и помогать, – поясняет он. – Собственно, так и формулируется основная цель шаолиньского буддизма: совершенствовать себя, чтобы помо­гать другим людям».

Его привычный день начинается в 6:30 утра с медитации и специальных упражнений, за­нимающих около часа, и заканчивается ближе к полуночи примерно тем же ритуалом. Тре­нировки – два раза в неделю. У Маслова поч­ти не бывает свободных суббот и воскресений, а жизнь, наполненная поездками и путешествия­ми, расписана на месяцы вперед. Так что если ка­ким-нибудь ранним утром в одном из двориков московского Арбата вам повезет и вы увидите человека, выполняющего упражнение с шестом или алебардой, не спешите. Возможно, и вам он поможет заглянуть за китайскую ширму.