Молчаливое большинство цифровой революции
Главная экономическая загадка XXI века – умеренность роста производительности несмотря на появление передовых технологий. Возможно простое объяснение таково: внимание, которое эти технологии получают, совершенно непропорционально их реальному масштабу.
Статистика может быть суровой и правдивой одновременно. Нам постоянно говорят о самых быстрых темпах инноваций в истории, однако данные статистики, описывающие так называемую Четвертую промышленную революцию, свидетельствуют, что никакой революции, собственно, не происходит. В развитых странах темпы роста производительности сейчас на самом низком уровне за последние 50 лет.
Этот парадокс производительности часто объясняют либо проблемами в статистических измерениях, либо временным лагом после появления революционных технологий. Но есть и другое возможное объяснение: в общественных дискуссиях о технологических тенденциях обычно доминируют компании и предприниматели, которые формируют эти тенденции. Голос огромного большинства компаний, которые с трудом поспевают за изменениями в технологиях (или активно им сопротивляются), никто не слышит.
Признание, что их точка зрения недостаточно представлена, крайне важно для понимания причин, почему цифровая революция никак не отражается в данных статистики и даже может заглохнуть. В основе всех этих модных разговоров часто лежат тенденциозные обобщения. Искусственный интеллект, машинное обучение, Big Data и роботы-гуманоиды захватили воображение общества, но всем этим занимается лишь горсточка компаний. Внимание, которое привлекают эти технологии, совершенно непропорционально масштабам их развития и внедрения. Как пошутил еще в 2013 году Дэн Ариэли, «большие данные – как подростковый секс: все об этом говорят; никто реально не знает, как это делается; все думают, что все остальные этим занимаются; и поэтому все заявляют, что занимаются этим».
Отследить динамику легко. Журналисты охотятся за интересными сюжетами. Инвесторы хотят получать привлекательный доход. Потребители стараются предугадать очередную технологическую моду. Социальные сети, глобальные СМИ и международные конференции усиливают голос инноваторов, заинтересованных в раздувании собственных перспектив. Информация льется водопадом, и ряды верующих растут. Слух превращается в утверждение.
Взгляните, например, на последний ежегодный доклад Всемирного экономического форума (ВЭФ) о новых тенденциях на рынке труда. Он основан на опросе крупных, транснациональных корпораций. Утверждается, что к 2022 году существенное увеличение инвестиций в машинное обучение, аналитику данных, новые материалы и квантовые компьютеры приведет к росту спроса на ученых, специализирующихся на изучении данных и искусственного интеллекта, а также на инженеров-робототехников, причем в ущерб уже существующим профессиям.
Проблема в том, что выборку населения в опросе ВЭФ едва ли можно назвать репрезентативной для реальной экономики. В странах ОЭСР на долю компаний, в которых работают более 250 человек, приходится лишь 7% всех действующих фирм, и в этих фирмах занято менее 40% рабочей силы. Авторы доклада признают этот недостаток, но все равно делают выводы, равнозначные рискованным обобщениям. Рабочие места будущего, которое они описывают, не имеют никакого отношения к актуальным трудовым потребностям огромного большинства малых и средних предприятий, которые по-прежнему живут в эпоху Третьей промышленной революции.
Согласно данным исследования ОЭСР, в течение последнего десятилетия резко увеличился разрыв в производительности труда в компаниях, находящихся на передовых технологических рубежах, и в прочих фирмах. Многие передовые технологии, о которых так много говорят СМИ, до сих пор никак не используются весьма не маленькой долей компаний. А это означает, что нам придется еще долго ждать, прежде чем даже наиболее революционные инновации станут двигателем ВВП.
Говорят, что технологии общего назначения, такие как электричество и персональный компьютер, повышают производительность, как правило, не сразу, а спустя примерно 25 лет после их появления. Но прошло уже 32 года с тех пор, как лауреат Нобелевской премии по экономике Роберт Солоу написал: «Вы можете увидеть компьютерный век повсюду, но только не в статистике производительности». И мы до сих пор не видим компьютерный век в статистике производительности. Так почему же искусственный интеллект должен чем-то отличаться от персонального компьютера в этом отношении?
Игнорирование точки зрения тех, кто технологически отстает, может иметь далеко идущие политические последствия, особенно если акцент на развитии технологий (или алармизм по их поводу) начинает отвлекать внимание от насущных проблем систем образования и рынков труда – здесь и сейчас. Если правительства начнут выделять больше ресурсов на подготовку высококвалифицированной профессиональной элиты завтрашнего дня, это может способствовать дальнейшему росту неравенства сегодня.
Циники, конечно, могут отмахиваться от «проигравших» – мол, те мало что могут добавить к дебатам о технологиях. В лучшем случае они будут выполнять ту роль, которую им отведет цифровой авангард, в худшем – будут вытолкнуты с рынка труда. Однако стоит напомнить, что маленькие компании, даже переживающие экономические трудности, обладают политической силой, которая позволяет им добиваться ужесточения регулирования новых технологий, угрожающих их существованию.
Это прекрасно известно глобальным гигантам, подобным Uber. Уже много лет эта компания наталкивается на мощное сопротивление небольших, хорошо организованных групп водителей такси, хотя их никогда не приглашают на собрания глобальной элиты, чтобы поразмышлять о достоинствах экономики цифровых платформ. Более того, в развитых странах мира «оставшиеся позади» сейчас мстят, приводя к власти популистские партии и политиков, которые выступают против свободной торговли.