Мир, который построит БРИКС

«Перефразируя известное изречение Вольтера, если бы БРИКС не существовало, его следовало бы придумать. Что мы и сделали», – говорит замглавы МИД России Сергей Рябков в интервью журналу «Международная жизнь», выпущенному в июне этого года и приуроченному к председательству России в БРИКС. Началом истории БРИКС считается 2006 год, когда Бразилия, Россия, Индия и Китай провели первую неформальную встречу, а уже в 2009‑м состоялся первый саммит в Екатеринбурге. «Все происходило на ощупь. Однако в воздухе витало понимание, что мир меняется», – описы­вает первые встречи в рамках блока Сергей Рябков. По его словам, очевидным становилось несоответствие между экономической мощью западных стран и государств с быстроразвивающейся экономикой и их политическим весом, представленностью в институтах глобального управления, влиянием на принятие решений.

Саму аббревиатуру еще в 2001 году придумал британский экономист Джим О’Нил, тогда работавший в американском инвестбанке Goldman Sachs. Он исследовал экономический потенциал развивающихся стран и отобрал самые перспективные, которые объединил названием БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай). В далеком 2013 году в интервью журналу BRICS Business Magazine Джим О’Нил утверждал: «К 2050 году крупнейшие экономики мира наверняка не будут богатейшими. Четыре страны БРИК на самом деле стоят на пути того, чтобы перерасти G7 к 2035-му». Что ж, его прогноз уже сбылся, причем даже быстрее, чем ожидал экономист (см. диаграмму G7 vs BRICS).

В 2011 году в организацию вошла ЮАР, превратив БРИК в БРИКС, а с начала 2024 года количество участников выросло вдвое: присоединились Саудовская Аравия, Иран, ОАЭ, Египет и Эфиопия. В интервью Такеру Карлсону в феврале 2024 года Владимир Путин провел такую параллель: в 1992 году доля стран международного клуба G7 в глобальной экономике достигала 47%, а в 2022 году «упала до 30% с небольшим», тогда как доля стран БРИКС в том же 1992‑м доходила до 16%, а ныне превосходит долю «Семерки».

О заинтересованности в присоединении к БРИКС уже заявили порядка 30 стран: в том числе Азербайджан, Алжир, Бангладеш, Бахрейн, Белоруссия, Боливия, Венесуэла, Гондурас, Зимбабве, Куба, Кувейт, Нигерия, Пакистан, Палестина, Сенегал, Шри-­Ланка. Особое внимание привлекают ключевые экономики Юго-­Восточной Азии – Малайзия и Таиланд: эксперты отмечали, что, если эти государства присоединятся к ядру БРИКС или категории стран-­партнеров, другие важнейшие региональные экономики также могут решить укрепить связи с блоком.

Одной из горячих тем стала возможность вступления страны, тесно встроенной в евроантлантическое сообщество, – Турции. По мнению экспертов турецкой Daily Sabah, Анкара заинтересована в экономической диверсификации и видит в БРИКС платформу для влияния на глобальный экономический и политический ландшафт. В частности, членство в БРИКС могло бы послужить стратегическим противовесом альянсам Турции с западными державами. Это позволило бы ей проводить более независимую внешнюю политику и усилило бы переговорные позиции в ООН и G20.

Впрочем, пока страны БРИКС подавляющим большинством голосов решили, по словам главы МИД РФ Сергея Лаврова, «взять паузу с новыми членами, чтобы “переварить” вновь прибывших, которые увеличили состав в два раза». Однако ожидается, что продолжится активная работа с потенциальными партнерами блока в рамках формата «аутрич», который подразумевает участие и сотрудничество с представителями государств, входящих в зону интересов каждой из стран БРИКС. К примеру, в случае ЮАР это страны Африканского континента, Бразилии – государства Латинской Америки и т. д.

«Растущий БРИКС дает развивающимся рынкам возможность согласовать позиции по глобальным темам и новым экономическим возможностям», – отмечают эксперты Boston Consulting Group (BСG) в аналитической работе «Развитие БРИКС и сдвиг миропорядка» (An Evolving BRICS and the Shifting World Order). По мнению аналитиков BСG, укрепление блока может изменить мировой порядок в таких сферах, как энергетика, торговые связи, инфраструктура, денежно-­кредитная политика и технологии.

Энергетика

С включением в БРИКС пяти новых участников объединение резко усилило свои позиции на энергетическом рынке. С учетом Ирана, Саудовской Аравии и ОАЭ на страны блока будет приходиться около 40% в мировой добыче нефти и около 30% в добыче природного газа. Кроме того, среди государств, которые подали заявки на вступление, как минимум половина – крупные поставщики углеводородов.

Значима для энергетического рынка и Эфиопия, которая занимает стратегически важное положение в устье Красного моря и обеспечивает доступ к Суэцкому каналу – ключевому торговому маршруту для ближневосточной нефти. «На повестке дня стоят не только углеводороды, но и цепочки поставок и морские торговые пути», – отмечают аналитики Oilprice.

Важная особенность БРИКС: в блоке состоят и крупные импортеры нефти – Китай и Индия. Наличие крупнейших покупателей и поставщиков нефти внутри одной организации может привести к возникновению параллельной системы торговли энергоносителями, считают аналитики BCG. Они отмечают, что это позволило бы осуществлять транзакции между странами БРИКС+ вне западной финансовой системы и, вероятно, могло бы дать возможность влиять на цены на нефть.

Такое развитие событий является не просто возможным, а скорее даже целевым сценарием для стран БРИКС+, заявил BRICS Magazine главный директор по энергетическому направлению Института энергетики и финансов Алексей Громов. По его словам, фактически уже сегодня создана параллельная система торговли нефтью и нефтепродуктами из России и Ирана, которые направляются главным образом в Индию и Китай с активным использованием так называемого теневого флота и зачастую серых схем страхования и взаиморасчетов за такие поставки, в том числе в национальных валютах.

По мнению Громова, необходимо создать независимый от западных финансовых институтов финансово-­логистический контур международной торговли внутри стран БРИКС+. Это было бы выгодно всем. «Для России и Ирана это легальный путь противодействия западным санкциям, для Индии и Китая возможность беспрепятственно получать необходимые им углеводороды, не опасаясь вторичных санкций, для Саудовской Аравии и ОАЭ – это дополнительные возможности экономического развития и укрепления национальных финансовых систем, в том числе путем расширения использования национальных валют при торговых взаиморасчетах», – объясняет Громов.

Так, ОАЭ уже продали Индии около 1 млн баррелей нефти, используя рупии и дирхамы. В июне этого года Саудовская Аравия отказалась продлевать соглашение с США «нефть в обмен на доллары» от 1974 года, что свидетельствует о желании Королевства более активно торговать своей нефтью в других валютах.

Торговля

Торговля – драйвер экономического развития БРИКС, хотя формально страны не связаны экономическими преференциями и торгуют между собой на прежних условиях. Объединение дало площадку для регулярных переговоров и четкий политический сигнал инвесторам к освоению новых рынков. С 2017 по 2022 год товарооборот между пятью первыми членами блока увеличился на 56%, до 422 млрд долларов.

Теперь одна из задач – стратегия торговой либерализации в рамках всего блока, уверен основатель BRICS+ Analytics Ярослав Лисоволик. Он подчеркивает, что если в БРИКС+ будет принято решение о взаимном открытии рынков, процесс должен касаться не только отдельных стран, но и их региональных интеграционных групп: например, Россия участвует в ЕАЭС, Бразилия – в МЕРКОСУР.

Растущий товарооборот между странами БРИКС увеличит торговые потоки в рамках Глобального Юга, а также способен повлиять на торговлю стран блока со своими региональными партнерами. «Например, у стран Латинской Америки доля торговли друг с другом чрезвычайно низкая, в отличие, скажем, от высоких уровней в Евросоюзе», – объясняет эксперт. Он прогнозирует, что рост торговли даст возможности для использования национальных валют и придаст дополнительный импульс инвестициям.

По вопросу создания зоны свободной торговли в рамках БРИКС у стран-­участниц нет единого мнения. У некоторых членов союза достаточно высокие импортные тарифы, и внешнеторговая политика не всегда ориентирована на масштабную торговую либерализацию, говорит Лисоволик. А с учетом высокой конкурентоспособности китайских товаров снижение импортных тарифов может обернуться значительным ростом импорта из Китая.

Торговый оборот Китая с прочими странами БРИКС за пять лет вырос вдвое, в то время как с США остался практически на прежнем уровне (см. график «Ежемесячный общий торговый оборот КНР с разными странами и блоками»). Выросла роль Пекина и как поставщика, и как импортера. Как отмечает BCG, Китай стал крупным рынком для бразильских соевых бобов и железной руды, а также важным экспортером технологически сложных товаров, таких как электромобили, солнечные панели и тяжелая техника. В росте товарооборота внутри БРИКС сыграли роль и западные санкции, которые перенаправили российский экспорт в Китай и Индию.

Одна из тенденций торговли среди стран, входящих в группу БРИКС, отраслевые альянсы. Например, по данным Союза экспортеров зерна, после того как состав блока расширился, производство зерна членами БРИКС (44% от мирового) сравняется с потреблением внутри группы (также 44% от мирового). В прошлом году Россия предложила создать зерновую биржу БРИКС. В перспективе это даст возможность устанавливать цены на зерно, не оглядываясь на американские и европейские биржи, и проводить расчеты в местных валютах.

Альянсы возможны и в других отраслях, поскольку в развивающихся странах Глобального Юга концентрируется большая доля природных ресурсов – например, редкоземельных металлов, говорит Ярослав Лисоволик. В прош­лом году Москва предложила создать геологическую платформу стран БРИКС, чтобы укрепить кооперацию геологических служб.

Денежно-кредитная политика

Дедолларизация – отчетливый тренд на долгосрочную перспективу, уверен основатель BRICS+ Analytics Ярослав Лисоволик. По его мнению, в торговле между странами союза все больше будут использоваться национальные валюты. Примерно 90% всех платежей между Россией и Китаем проводятся в руб­лях и юанях, сообщил Президент России Владимир Путин на переговорах с председателем КНР Си Цзиньпином в мае 2024 года. В 2023 году объем российско-­индийских расчетов в рупиях и руб­лях через инфраструктуру Сбера увеличился в 11 раз относительно 2022‑го, рассказывал в интервью ТАСС заместитель председателя правления Сбербанка Анатолий Попов. По его словам, «Рупия в Сбере уже уверенно вышла на второе место как расчетная валюта после, естественно, российского руб­ля».

Важную роль в дедолларизации могут сыграть и банки развития стран БРИКС и БРИКС+, указывает Лисоволик. Новый банк развития БРИКС (НБР) выдал около одной пятой своих кредитов в китайских юанях и объявлял о намерениях использовать валюты Бразилии и ЮАР – реалы и ранды.

Снизить зависимость от доллара поможет создание собственных платежных систем и другой инфраструктуры. Вместе с партнерами из других стран Россия прорабатывает запуск платформы BRICS Bridge для расчетов в национальных цифровых валютах: предполагается, что центральные банки смогут выпускать цифровые финансовые активы, аналогичные токенам. Есть планы по созданию отдельной валюты для платежей стран БРИКС под названием Unit («Юнит»), которая на 40% будет привязана к цене золота, а на 60% – к корзине национальных валют стран-участниц.

БРИКС+ обладает достаточной критичес­кой экономической массой для поиска альтернативы системе расчетов, строящейся вокруг доллара, рассуждают аналитики Franklin Templeton Institute в исследовании «Сможет ли БРИКС+ свергнуть доллар США?» (Will BRICS+ dethrone the US dollar?). Но они подчеркивают, что есть разница между дедолларизацией, «свержением» доллара, продвижением альтернативной глобальной финансовой системы и интернационализацией юаня.

«Китай, Индия и Россия разработали собственную систему финансовых потоков, ориентированную на внутренний рынок. По мере роста торговли внутри БРИКС+ логичной для них будет попытка сократить транзакционные издержки за счет отказа от третьей валюты. Но дедолларизация сильно отличается от попытки продвинуть альтернативную финансовую систему. И многие страны не считают полную дедолларизацию оптимальной для себя», – считают авторы исследования. Они приходят к выводу, что интернационализация юаня продолжится и БРИКС+ со временем может ускорить диверсификацию мировых торговых валют.

Основное препятствие для дедолларизации – высокая инерция существующих процессов, говорит Лисоволик: «Поскольку хорошо развита инфраструктура проведения платежей в долларах, отказ от этой системы при формировании и иногда несовершенстве альтернативных ­систем может быть сопряжен с транзакционными и временными сложностями». Кроме того, для торговых потоков важна предсказуемость динамики курса, а в последние годы волатильность валют развивающихся стран была высокой.

Развитие инфраструктурных проектов

Одно из достижений БРИКС – созданный в 2014‑м году Новый банк развития (НБР), который занимается финансированием инфраструктурных проектов и устойчивого развития. За время работы банк выдал займы на реализацию 96 проектов в пяти странах БРИКС на общую сумму 33 млрд долларов. «В период пандемии для борьбы с коронавирусной инфекцией странам БРИКС по линии Нового банка развития было предусмотрено выделение 10 млрд долларов», – рассказывал замглавы МИД РФ Сергей Рябков в интервью «Международной жизни». Кроме того, Египет, Индия, Россия, Саудовская Аравия и ОАЭ – акционеры возглавляемого Китаем Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (АБИИ) (на сегодня НБР и АБИИ не участвуют в финансировании российских проектов из-за санкций).

Аналитики Franklin Templeton Institute называют НБР «ощутимым сигналом о намерениях». Они отмечают, что до его создания в БРИКС проходила лишь дискуссия на тему альтернативы западоцентричному мировому порядку с критикой таких организаций, как ООН и Всемирный банк. НБР усиливает существующую риторику и, несомненно, полезен для стран БРИКС, пишут исследователи. Они полагают, что инвесторам следует рассматривать НБР как проект, который будет расти как по размеру, так и по важности как кредитор Глобального Юга, поскольку это одна из немногих областей, по которым все члены БРИКС могут прийти к согласию.

Технологическое сотрудничество

На саммите БРИКС в 2023 году премьер-­министр Индии Нарендра Моди предложил создать в рамках блока космический консорциум. Предложение прозвучало сразу после триумфа индийской космонавтики: индийская лунная станция «Чандраян‑3» совершила мягкую посадку на поверхности Луны. Моди, находившийся в тот момент на саммите в Йоханнесбурге, наблюдал за посадкой в прямом эфире. Расширение взаимодействия обсуждалось и на встрече глав космических агентств стран БРИКС в Москве в мае 2024 года.

Одна из важных инициатив – Партнерство по новой промышленной (цифровой) революции (PartNIR): речь о новом подходе к производству, который означает массовое внедрение в промышленность информационных технологий и автоматизацию бизнес-­процессов. Идею объединить усилия в этой области предложил лидер КНР Си Цзиньпин, выступая в 2017 году на саммите в китайском Сямыне. Страны не только обсуждают промышленную кооперацию на форумах и рабочих встречах: так, с 2020 года в Сямыне работает инновационный центр Партнерства, на церемонии открытия которого были заключены соглашения по 28 проектам с общим объемом инвестиций около 13 млрд юаней (около 2 млрд долларов).

Есть и российская инициатива – создание Центра промышленных компетенций стран БРИКС для обмена опытом, обучения и тренингов, развития совместных стартапов и помощи индустриальным компаниям в поиске партнеров. Еще одна его задача – гармонизация национальных стандартов продукции с мировыми, чтобы упростить продвижение товаров на другие рынки. Работа над запуском идет, подтвердил на международной выставке ИННОПРОМ‑2024 в Екатеринбурге заместитель министра промышленности и торговли Алексей Груздев. По его словам, Центр будет создан на базе ЮНИДО – Организации Объединенных Наций по промышленному развитию.

Согласно «Глобальному инновационному индексу», большинство стран БРИКС+ являются лидерами по инновациям в своих группах по уровню дохода населения и занимают ведущие позиции в своих регионах. Все страны – ­участницы блока развивают свой научный потенциал, однако лидирует, несомненно, Китай – причем не только в БРИКС+, но и в мире. «Китай стал научной сверхдержавой», – отмечает британский журнал The Economist: страна возглавляет рейтинг по научным публикациям Nature Index, в Китае выдается больше патентов, чем в любом другом государстве. С конца 2000‑х годов в страну возвращалось больше ученых, чем уезжало, и сейчас в Китае работает больше исследователей, чем в Америке и во всем ЕС.

Экономики стран БРИКС дополняют друг друга за счет разного географического положения и векторов развития, во многом страны-­участницы схожи: они имеют значительные природные ресурсы, научный и инновационный потенциал. «БРИКС можно сравнить с грамотно сформированным инвестиционным портфелем, – отмечал в интервью журналу «Международная жизнь» замминистра иностранных дел России Сергей Рябков. – Отвечая на вызовы времени и отталкиваясь от практических нужд, различные аспекты сотрудничества то несколько пробуксовывают по объективным обстоятельствам, то, наоборот, “выстреливают”, и в целом мы получаем совокупный положительный эффект».