Ловушка эмпатии
Вскоре после того, как Барак Обама был избран президентом Соединенных Штатов, он сказал молодой девушке: «Сегодня в нашем мире нам не хватает эмпатии, и ваше поколение должно это изменить». Обама высказал распространенное мнение, так что название новой книги психолога Йельского университета Пола Блума Against Empathy просто шокирует. Как кто-то может быть против чего-то, что позволяет нам поставить себя на место других и чувствовать то, что чувствуют они?
Чтобы ответить на этот вопрос, можно задать его по-другому: «Кому мы должны сопереживать?» Так как Дональд Трамп готовится стать преемником Обамы, аналитики предполагают, что Хиллари Клинтон проиграла выборы, потому что ей не хватало сопереживания белым американцам, в частности, избирателям Ржавого Пояса, тоскующим по тем временам, когда США были движущей силой промышленности. Проблема заключается в том, что эмпатия по отношению к американским рабочим противоречит эмпатии по отношению к рабочим в Мексике и Китае, которым без работы было бы еще хуже, чем их американским коллегам.
Эмпатия делает нас добрее к людям, которым мы сострадаем. Это хорошо, но существует и темная сторона. В предвыборных выступлениях Трамп воспользовался трагическим убийством Кейт Стейнл, погибшей от руки нелегала, чтобы подхлестнуть поддержку своей антииммиграционной политики. Разумеется, он не обрисовал столь же яркие образы нелегальных иммигрантов, которые спасли чужие жизни, хотя подобные случаи зарегистрированы.
Животные с большими круглыми глазами, как у детенышей тюленей, вызывают больше сочувствия, чем куры, которым мы причиняем гораздо больше страданий. Люди неохотно наносят вред роботам, которые, как всем известно, вообще ничего не чувствуют. С другой стороны, рыба – холодная, скользкая и не умеющая кричать – вызывает мало сочувствия, хотя, как утверждает Джонатан Балькомб в книге «Что рыба знает», существует множество доказательств того, что они чувствуют боль так же, как птицы и млекопитающие.
Точно так же эмпатия по отношению к детям, которые действительно или предположительно пострадали из-за действия вакцин, в значительной степени движет народным сопротивлением вакцинации детей от опасных заболеваний. В результате миллионы родителей отказались вакцинировать своих детей, и, как следствие, сотни детей заболели. В итоге от болезни пострадало и даже скончалось больше детей, чем могло бы – предположительно – испытать негативные последствия вакцинации.
Эмпатия может заставить нас действовать несправедливо. Субъекты эксперимента слушали интервью с неизлечимо больным ребенком. Некоторым сказали постараться быть как можно более объективными, в то время как другим дали задание представить себе, что чувствует ребенок. После всех опросили, хотят ли они переместить ребенка в списке ожидающих лечение перед другими детьми, состояние которых было оценено как требующее первоочередного внимания. Три четверти из тех, кому сказали представить себе, что чувствует ребенок, обратились с этой просьбой, в отличие лишь от одной трети тех, кому сказали попытаться быть объективными.
«Одна смерть – трагедия; миллион – это статистика». Если эмпатия делает нас слишком благосклонными к отдельным лицам, большие цифры притупляют чувства, которые мы должны испытывать. Расположенная в Орегоне некоммерческая организация Decision Research недавно создала веб-сайт ArithmeticofCompassion.org, направленный на повышение нашей способности передавать информацию о крупномасштабных проблемах, не вызывая при этом цифрового притупления. В эпоху, в которой личные истории становятся популярными и оказывают влияние на государственную политику, сложно придумать что-либо более важное, чем помочь каждому увидеть общую картину.
Быть против эмпатии не значит быть против сострадания. В одной из самых интересных частей Against Empathy Блум описывает, как он узнал о различиях между сочувствием и состраданием от Матью Рикара, буддийского монаха, которого иногда описывают как «самого счастливого человека на Земле». Когда нейробиолог Таня Сингер (не имеет никакого отношения ко мне) попросила того принять участие в «сострадательной медитации», в то время как его мозг сканируется, она была удивлена, не увидев активности в той области мозга, которая активна, когда люди сопереживают чужой боли. Рикар мог бы по желанию сопереживать чужой боли, но он считает это неприятным и истощающим; напротив, он описал сострадательную медитацию как «теплое положительное состояние, связанное с сильной просоциальной мотивацией».
Сингер также обучила не медитирующих, как участвовать в медитации сострадания, великодушно думая о ряде лиц, начиная с кого-то близкого медитирующему, затем переходя к незнакомым людям. Подобное обучение может привести к благожелательному поведению.
Сострадательная медитация близка к тому, что иногда называют когнитивной эмпатией, потому что она включает в себя наше мышление и понимание других, а не наши чувства. Это подводит нас к заключительному важному выводу книги Блума: путь, которым идет психологическая наука, привел к принижению роли разума в нашей жизни.
Когда исследователи показывают, что на некоторые из наших якобы тщательно продуманных решений и мировоззрений могут влиять несущественные факторы, такие как цвет стены, запах в комнате или наличие дозатора с дезинфицирующим средством для рук, их выводы публикуются в журналах по психологии и даже могут возглавить заголовки в популярных СМИ. Исследования, показывающие, что люди принимают решения, полагаясь на соответствующие доказательства, сложнее опубликовать, а продвигать еще сложнее. Таким образом, психология демонстрирует конструктивное внутреннее предубеждение против мнения, что мы принимаем решения разумным способом.
Более позитивный взгляд Блума на роль разума соответствует тому, что я считаю правильным пониманием этики. Эмпатия и другие эмоции часто побуждают нас делать то, что правильно, но с той же вероятностью мотивируют нас делать то, что неправильно. При принятии этических решений наша способность мыслить играет решающую роль.