Headspace – приложение к сознанию

Энди Паддикомб – мировое лицо современной «практики осознания». Это невысокий, мускулистый 41-летний серфингист («или на пару годков моложе, как считаешь?»), который вырос в окрестностях Бристоля, а теперь живет в районе Венис-Бич в Лос-Анджелесе. Был буддийским монахом (рукоположен по всем канонам), имеет степень по цирковому искусству и питает особую любовь к «животным, которые необычным образом дружат с другими животными». «Как козел с лошадью?» – «Именно».

Этот человек – один из создателей Headspace, светского курса медитации, который в виде приложения устанавливается на смартфон и обещает изменить жизнь с помощью ежедневных медитативных упражнений, озвученных Паддикомбом. «“Абонемент в зал тренировки сознания” – вот как мы хотим, чтобы люди его воспринимали», – говорит Энди. Паддикомбу немного неловко выдавливать из себя брендинговые словечки: ему они не очень нравятся. Причиной он называет жизнь в монастыре. Мимо него прошли Spice Girls и, как он сам добавляет, интернет: «Какое-то время я наверстывал упущенное».

Headspace – приложение, которое у всех на слуху. Горячее и быстро набирающее пользователей. Паддикомб запустил его чуть менее полутора лет назад вместе с деловым партнером Ричем Пирсоном. С тех пор Headspace скачали более миллиона раз в более чем 150 странах. Наравне со всеми за приложение заплатили Гвинет Пэлтроу, Эмма Уотсон и Давина Макколл. «Они сами нашли его. Мы за звездами не гоняемся», – говорит Энди. Пэлтроу восторгалась им в своем lifestyle-блоге Goop. Уотсон написала о Headspace в Twitter (и, как сказал мне Пирсон, «число скачиваний сразу удвоилось»). А Давина Макколл твитнула: «Чудо, а не приложение. Чудо. Отвал башки». Сеть реабилитационных клиник Priory обеспечивает приложением всех новоприбывших. Паддикомб и Пирсон вот-вот подпишут контракт с Гарвардским университетом, благодаря чему Headspace будет у каждого первокурсника. «Его начинают ценить», – признает Энди.

– Насколько?

Паддикомб просит задать этот вопрос Ричу Пирсону. Тот увиливает от ответа как только может, но в конце концов сдается: «Примерно на 40–60 млн долларов». «Ух ты», – говорю я. И Рич спешно добавляет: «Это не наши слова, так нам сказали. И вообще это все сказки: ты же знаешь, какой шум вокруг этого поднимают и какими безумными цифрами кидаются. И мы ни с кем об этом не разговаривали, даже с друзьями и близкими. Люди повернуты на деньгах».

Возможно, Headspace так выстрелило, потому что духовная жизнь снова становится популярной. «Практика осознания – это новый идол», – провозгласила недавно The Huffington Post. Голди Хоун поведала о горизонтах, которые она открывает, на январском форуме в Давосе. Терапевты все чаще советуют ее как замену антидепрессантам. Каждый второй, кого я знаю, так или иначе занимается ею: осознанный прием пищи, осознанное воспитание, осознанная любовь.

Практика осознания становится популярной и в местах неожиданных. В условиях рекордного уровня самоубийств Корпус морской пехоты США реализовывает пилотный проект, встраивая практику осознания в курс основной подготовки. Корпорации, стремясь повысить к­онцентрацию работников и сократить периоды их отсутствия из-за стресса, включают соответствующие занятия в социальные пакеты. А у Google в Калифорнии есть специальный тренировочный лагерь, где сотрудникам доступен семинедельный курс практики осознания.

Так что же она собой представляет?

Эту практику придумали буддисты. Она заключается в концентрации внимания на текущем моменте как способе отвлечься от мучительных, напряженных и неприятных воспоминаний и тревоги о будущем. Во время нее мысли и чувства должны казаться уличным трафиком, на котором вы не зацикливаетесь и с которым особенно себя не связываете. Может, это звучит несерьезно и слова Паддикомба «воздушны как хлопья», но в пользу практики осознания говорит все больше научных фактов, причем нешуточных. Эффективность практики изучают с середины прошлого десятилетия, когда британский Национальный институт образцового ухода и здравоохранения разрешил использовать ее для лечения депрессии в клинических условиях. В самом начале этого года вышел доклад, основанный на анализе 47 клинических испытаний с участием 3 тыс. человек, который показал, что практика осознания позволяет «ощутимо ослабить симптомы тревоги и депрессии, в некоторых случаях – на 20% а также может помочь частично снять стресс и повысить качество жизни».

Все еще не верите? Ну взять, к примеру, меня. Полгода назад я скачала бесплатный ознакомительный курс Headspace (десять сеансов). Не знаю зачем: я таким не увлекаюсь.

Дебютный сеанс прошел славно. Презентует его Энди, да он и сам презентабельный: позитивный, расслабленный, с ровным голосом, легкой речью и в клетчатой рубашке. Он не говорит медленно или мечтательно. (Когда мы встретились, Паддикомб сказал, что понятия не имеет, почему так вообще кто-то говорит. «Я был в ашрамах и все такое. Там постоянно… говорят… вот… та-а-а-а-а-а-к… Все там… вот… таки-и-и-и-е… Как в желтом доме или вроде того».)

И в том, что он говорит, как мне кажется, есть смысл. О тревожном вихре дум у меня в голове, о желании освободить от них место, о возможностях, которые открывает жизнь, если относиться к ней спокойнее.

Энди Паддикомб – мировое лицо современной практики осознания и один из создателей Headspace, светского курса медитации, который в виде приложения устанавливается на смартфон и обещает изменить жизнь.

Задача Headspace – подружить с медитацией и практикой осознания тех, кто всерьез ими никогда не занимался, то есть циников, скептиков и хиппофобов. А также мужчин, которых среди пользователей Headspace теперь 55%

После десятого сеанса я поняла, что подсела. Взяла годовой курс с 365 разными аудиодорожками и по хорошо составленному маршруту отправилась в «путешествие» в осознанность. Стоило это около 54 фунтов.

С тех пор я запускаю Headspace почти каждый день, и оно, без сомнений, изменило мою жизнь. Как? Стресс спал, и бешеный темп на меня уже так не влияет. Раньше моя жизнь зависела от того, как быстро и сколько электронных писем я могу прочитать, набирая при этом SMS подруге, обновляя Twitter и нарушая дедлайны. Теперь же, просыпаясь по ночам, я быстро засыпаю. Тоска, тревога и (о да!) мысли о мести все еще нападают, но поглощать перестали. Кофе и диетическую Cocа-Cola я пью меньше, а от алкоголя практически отказалась. Саморазрушение становится тяжелее – вот что дает практика осознания. «Гедонизм? Да, может даже показаться, что это труд», – рассуждает Энди.

Поездка в Лос-Анджелес, в гости к Headspace, для меня почти что паломничество. Говорю это Паддикомбу и Пирсону. Смеются.

Штаб-квартира Headspace – недалеко от бульвара Эббота Кинни, безмерно крутого места в Венис-Бич, которое оккупировали х­ипстеры. Энди наливает мне сок, после чего ведет в новый офис: светлый, просторный и чрезвычайно минималистичный. К нему примыкает частный офис создателя Grand Theft Auto (похоже, часто пустующий), а кварталом дальше находится спортивный зал Gold’s Gym, где тренировался Арнольд Шварценеггер.

Сотрудников в штаб-квартире немного, однако все они с хорошим чувством юмора. Я готовилась к некой атмосфере культа, но нет: атмосфера тут – как в горячем технологическом стартапе.

Паддикомб и Пирсон расширяются. «В Лондоне у нас 20 сотрудников, в Лос-Анджелесе – 10, – рассказывает Энди. – К лету мы хотим нанять здесь еще 15–20 человек. К середине года, в июле-августе, нас будет, наверное, 50 (всего)». «Обычно это к нам приходят, – добавляет Рич. – Люди находят нас сами».

Пирсон родился 33 года назад в семье self-made-бизнесмена и владелицы бутика. Он невысок, симпатичен и чем-то напоминает красивую куклу. В начале 2000-х Рич творил в рекламных агентствах Лондона, в том числе в Bartle Bogle Hegarty. «Постоянно тусовался, много пил, любил покупать кеды и водился с долбо**ами, будуч­и, наверное, самым главным из них», – характеризует себя сам Пирсон. В 26 его повысили, но давления он не выдержал: «Впал в депрессию». В 2007-м друг предложил Ричу прийти к Энди, который лечил людей от этого недуга, ведя курсы медитации в одной из частных клиник Сити. Общий язык они нашли сразу, и завязался «большой старый броманс». Паддикомб думал, как вывести практику осознания на широкую публику, и спросил совета у Пирсона. «В итоге мы, можно сказать, помогли друг другу, – говорит последний. – Час медитировали, а потом шли через дорогу в Starbucks и проводили базовый маркетинг среди парней из Сити, которых было полно в кофейне».

22-летний Энди в этом ничего не понимал. К тому времени он бросил изучать спортивное естествознание и твердо решил ехать в Индию, чтобы стать буддийским монахом.

Спрашиваю: как вообще можно прийти к такой мысли? Мы уже на скамейке у пляжа: небо голубое, волны плещутся. И Энди рассказывает мне историю своей жизни.

– Это трудно объяснить, правда. Моя девушка тоже интересовалась медитацией, и когда мы стали все обсуждать, она начала говорить мне об этих монахах, монахинях и всей этой теме… И через какое-то время я подумал: может, это мне и нужно.

– Как она отнеслась к твоему решению?

– Очень плохо.

Знакомство с медитацией состоялось у Энди в 11 лет. На занятия его повела мама, причем он думал, что будет учиться кунг-фу. «Но мне понравилось. Пару лет я время от времени на них ходил», – вспоминает Паддикомб. Однако в 18 он получил травму и за полгода лишился четырех близких людей: «“Господи Иисусе”, – подумал я. Как дальше быть, не было никакого понятия». И Энди убежал, пустился в странствия, а вернувшись, приступил к изучению спортивного естествознания. Но «справиться удалось не со всем, и это меня беспокоило». В конце первого курса Паддикомб решил, что единственный способ разобраться с проблемами – это уйти в монахи. «В тот же день я пришел в университет и сказал все куратору курса. На что тот ответил: “Ты сумасшедший. Выпей прозаку. Будешь жалеть об этом до конца дней”».

– И ты жалеешь?

– Нет, абсолютно. Не считая выбора жены, это было лучшим решением в моей жизни.

Headspace, без сомнений, изменило мою жизнь. Стресс спал, и бешеный темп на меня уже так не влияет. Просыпаясь по ночам, я быстро засыпаю. Тоска, тревога и мысли о мести все еще нападают, но поглощать перестали. Кофе и Coca-Cola я пью меньше, а от алкоголя практически отказалась. Саморазрушение становится тяжелее – вот что дает практика осознания

Энди поехал в индийский город Дхарамсала: потому что «там далай-лама, начать оттуда казалось хорошей идеей». В Дхарамсале он исхитрился попасть в монашеский приют, где официально приступил к обучению. «Тяжело. Очень, очень тяжело. Первое, что мне наказали, это медитировать 18 часов в день…» – вспоминает Паддикомб. Кроме того, нужно было воздерживаться: «Это реальное испытание. Для молодого-то!»

Паддикомб скитался по тибетским и не только монастырям, уходил из них и возвращался, чередовал периоды воздержания с периодами отношений (продолжая делать то, чему учился в затворничестве) и через несколько лет стал полноправным буддийским монахом. По посвящении его отправили в один из московских монастырей, где он прожил и протрудился четыре с лишним года. Тогда «мне было около 30, и я встретил этого парня, Маркуса. Он работал в BP и исповедовал буддизм уже около 20 лет». Маркус предложил Энди учить практике осознания корпоративных работников «и перестать быть монахом. Уйти из монастыря. Он сказал, что я мог бы дать миру что-то по-настоящему удивительное. И я подумал: “Что для меня важнее: быть монахом или учить людей медитации?” К тому же я был не прочь иметь отношения, жениться, может, завести детей…»

Но возвращение в Британию требовало серь­езных материальных затрат. Паддикомб рассчитал, что может поехать в Лондон учиться: «Взять кредит на обучение, добиться стипендии…» Контакт в Московском государственном цирке («знаю, как это звучит, Полли, не обессудь») посоветовал ему изучить цирковое искусство, потому что у него хорошо получались трюки на «ремнях, где нужно вертеться, закручиваться вверх, – такая ерунда... И балансировать. Одна немецкая девочка балансировала у меня на голове». И Энди переехал в Лондон. Днем ходил в цирковое училище, а ночью составлял курсы медитации для корпоративных работников.

В последний год обучения Паддикомб снова травмировался: «Нас с Натали, той немецкой девочкой, фотографировали для журнала. Она стояла у меня на голове, и в один момент шея не выдержала. Меня положили на спинальный щит и увезли в больницу. А через какое-то время отправили на реабилитацию».

Там он познакомился с будущей женой – спортивным физиотерапевтом Люциндой. Сама же клиника позднее наняла Энди инструктором по медитации. «Мне было 34. 2006–2007 год… Национальный институт только что одобрил практику осознания, – рассказывает Паддикомб. – В клиниках специалистов не было, поэтому им оставалось брать таких, как я: практиков, которые никогда не работали в клиниках». Основным контингентом был «народ из Сити, мужчины и женщины, по которым ударил финансовый кризис. Первых – процентов 80».

Не встретил ли он в их лице противников медитации?

– Еще как встретил. Но тем и прекраснее. Это была такая тяжелая публика, что мне пришлось найти особый язык. И этот язык лег в основу Headspace. Эти люди – дальний край спектра, лучше и придумать было нельзя.

В этом, собственно, и задача Headspace: по­дружить с медитацией и практикой осознания тех, кто всерьез ими никогда не занимался, то есть циников и скептиков, хиппофобов вроде меня. А также мужчин, которых среди пользователей Headspace теперь 55% (к удивлению всех и радости Рича Пирсона в частности).

– Это Рич раздвинул границы. Он говорил: «Давайте попробуем достучаться до тех, кто никогда не медитировал. Забудьте тех, кто уже втягивается: они сами найдут нас».

– А еще они, – вставляю я, – противные хиппи.

Паддикомб смеется.

Итак, Пирсон вложил в Headspace свой брендинговый опыт и понимание того, как за счет вербальных и визуальных средств нацелить продукт на конкретный рынок. Паддикомб вложил свои знания. А кто же придумал имя?

– Ричи придумал head. Я – space.

Начали они четыре года назад с серии мероприятий под названием «Headspace на гастролях». В зале на 300 мест раз в месяц проводились восьмичасовые сеансы, вход на которые стоил 250 фунтов.

Они очевидно делали себе имя, но заполнить три сотни мест при таксе в 250 фунтов всегда нелегко. К тому же «нас начинали просить дать несколько дней на сборы. Или друзья говорили, что не могут приехать в Лондон, и спрашивали, нет ли у нас чего-то, что можно использовать самому. И мы стали продавать то, что теперь называется Take Ten (бесплатная ознакомительная версия Headspace. – Прим. авт.). Стоил этот подкаст около десятки (сейчас такие мало кто делает). Народ его послушал и сказал: “А еще что-нибудь есть? Что на одиннадцатый день делать?” И тогда меня посадили в студию…»

Энди противился записи аудио- и видеоконтента: «Я не знал, как записываться. Сидеть с микрофоном было немного в диковинку, живое общение мне больше нравится». И еще его крайне заботит один очень специфический аспект работы: «Преемственность. Учения действенны только потому, что передаются от человека к человеку. Из уст в уста. Многими веками оттачиваются и совершенствуются». Паддикомб беспокоится и всегда беспокоился, чтобы преемственность не нарушилась: «Я помешан на этом. Ричи – на цветовой гамме».

Когда Пирсон убедил Паддикомба, что будущее их бизнеса окрашено в цифровые тона, перед последним встала задача записать на студии Soho около 700 часов материала и уложиться при этом в полгода. «Что было достаточно трудно. И в довесок у меня был рак, о чем я тогда не знал», – вспоминает Энди.

В марте прошлого года, спустя несколько недель после переезда компании в Лос-Анджелес, Паддикомбу диагностировали рак яичек, причем активно прогрессирующий. «В один миг мою мечту разрушили. “Считай, что с семьей ничего не вышло”, – сказали. Пришлось сделать “взнос”».

– Тяжкий, наверное, период был.

– Достаточно. И еще неспокойный.

С момента постановки диагноза не минуло и года, но Паддикомб, как видим, уже здоров. Его наблюдает врач Лэнса Армстронга («не тот, что с допингом, а тот, что от рака лечил»). Это единственный онколог, который предложил Энди что-то менее насильственное, чем химио­терапия или превентивная хирургия. «Меня регулярно проверяют», – говорит Энди. Рака, по его словам, нет. Обследования показывают, что все чисто. «Но ощущения, что все закончилось, нет. Еще пять лет я буду ходить на обследования. Да, сейчас все прекрасно. Не пойми меня неправильно. Я реально счастлив, что ничего не вылазит. Но пойти и напиться не хочется», – делится Паддикомб. Финальный аккорд в этой пьесе: Люцинда беременна, и у пары будет первый ребенок.

Рич и Энди всегда верили в успех Headspace. Когда они его придумали, Паддикомб, по его собственным словам, почувствовал то же, что и в университете, размышляя над уходом в монастырь: «Других вариантов как будто и не было, в самом хорошем смысле». «К тому же мы два законченных оптимиста», – резюмирует Пирсон.

Планы у них наполеоновские. Энди хочет за ближайшие пару лет добиться 10 миллионов скачиваний: «Через пять лет чего хочу? Когда все начиналось, мы с Ричем рассуждали, можно ли набрать 100 млн. Звучит безумно, невероятно… но посмотри на йогу!»

Разрастись, однако, не так просто. Во-первых, нужно найти и нанять заграничных Паддикомбов: чтобы озвучить Headspace для тех, кто не понимает по-английски. «Нам нужен Хуан», – уточняет Энди.

И в довершение – груз его прибавляющейся славы.

– Да ее и нет особо, – отмахивается Паддикомб.

Ну кое-какая есть точно. Я знаю, кем он был до того, как мы познакомились. Плюс он сам сказал, что на рождественских каникулах его за одно утро трижды узнали на улице. Это было в Ноттинг-Хилл. Или еще случай: «Ехал как-то в метро, народу в вагоне битком, – рассказывает Энди, – и один мужик все глядит на меня и глядит. С чего вдруг, не знаю: я читаю Metro, стараюсь никому не мешать… Поезд останавливается, и перед тем, как выйти, он смотрит на меня и говорит: “Ты изменил мою жизнь”. Все поворачиваются в мою сторону: мол, что такого ты для него сделал?»

Паддикомб категорически не хочет, чтобы его считали гуру: «В классическом понимании я очень далек от этого. Это совсем другой уровень. Западный образ жизни во многом завязан на том, что ты сам должен себе помогать… Сидя с Ричем и думая, как делать Headspace, мы вспомнили трех или четырех так называемых гуру. И сказали себе: “О’кей. Такими мы быть не хотим”».

– Пресловутый культ личности?

– Да.

Интересуюсь, приносит ли Headspace богатство, и если еще нет, то как ребята относятся к неизбежности его скорого появления (притом что проект оправдает надежды).

– Ну, – говорит Энди, – это ведь еще стартап. У нас сейчас интересный период: каждую неделю из Кремниевой долины звонят и пишут венчурные капиталисты. Пару месяцев назад на нас за несколько недель вышли 20 инвесторов. Спрашивали, не хотим ли мы привлечь капитал, приходили к нам, кормили в ресторане.

– В общем, развлекали?

– Ну-у… мы не имели ничего против. Но некоторые! Принимали нас непонятно за кого! Мы с Ричи нормальные парни. Правда, учитывая, чем мы занимаемся… Была встреча в Париже, общались с одними ребятами. Венчурная фирма захотела встретиться там. Они, эти американцы, сели и говорят: «К тем, в кого инвестируем, мы относимся по-братски. Водим по клубам, где танцуют приватные танцы! Вам понравится наш офис: из него видна студия йоги, где куча взмокших баб занимается!» Мы с Ричем смотрим на этого малого и как бы хотим сказать: «Ты, должно быть, ошибся. По полной». Сделай они нам изумительное предложение, мы бы все равно ни за что не связались с ними.

– То есть ты небогат?

– Нет! Жена бы, наверное, не возражала, будь у меня много денег. Но я… Я буду счастлив, даже если у меня не останется ничего, кроме жонг­лерских шаров и доски для серфинга. Ах да, и моего халата.

Энди любит свой халат. Он из гостиницы Ace Hotel. Увидев его там, Паддикомб так загорелся, что не смог не купить. Он долго рассказывает мне о достоинствах халата. По его словам, он даже записывался в нем для Headspace.

– У меня похожий, – замечает Пирсон.

– Да ваш броманс просто эпический!

– Ага, – соглашается Энди. – Мы никогда не спорим, но в это никто не верит. Потому что мы работаем вместе, отдыхаем вместе и в Лос-Анджелес переехали вместе.

– Мы правда никогда не спорим, – подхватывает Рич. – Хотя как можно спорить с бывшим монахом?

В качестве прощального подарка они берут меня на дневной сеанс «Волка с Уолл-стрит», и это кажется до смеху нелогичным: фильм совершенно несознательный. Но очень при­кольный.