Экономика миграции
Беженцы и мигранты – одна из самых сильных иллюстраций темы неравенства. Однако рассуждениям об этой проблеме зачастую недостает широты взгляда, отчетливого понимания, каковы долгосрочные плюсы, а в чем минусы и опасность сложившейся ситуации.
Я всегда был твердо убежден, что география определяет мировоззрение (кажется, Де Голлю приписывают слова о том, что история – это прикладная география). Путешествуя месяц по Европе, просто нельзя не столкнуться с проблемой миграции – крупнейшей ее проблемой на данный момент.
Поэтому, с вашего позволения, быстро пройдемся по ряду ключевых пунктов (еще раз). Значительно более подробный разбор будет в моей книге, которая выйдет под названием «Мировое неравенство. Новый подход для эпохи глобализации» (Global Inequality: A New Approach for the Age of Globalization).
С точки зрения экономиста, очевидно, что экономических аргументов за миграцию больше, чем против (которые тоже есть, но об этом позже). Если сравнительные преимущества и разделение труда дают какой-то эффект, то это справедливо для всего мира. Произвольно прочерченными границами стран зона их действия, бесспорно, не ограничивается. Век назад Эдвин Кеннан весьма удачно (и пророчески) поинтересовался: «Если... личные интересы действительно от природы пересекаются с общественным благом, то разве... это пересечение не выходит, подобно экономическим процессам, за границы государств?» (цитата из президентского обращения Френкеля к Южноафриканскому экономическому обществу [1942]). Будь иначе, мы бы не менее резонно могли заявить, что перемещение рабочей силы внутри стран нужно ограничить. Мало кому придет в голову такая идея, и из этого логически следует, что принцип свободы перемещения должен действовать и в международном масштабе. Иными словами, свободное перемещение рабочей силы способствует максимизации мирового ВВП. Понятно и то, что повышение доходов мигрантов (людей в целом бедных) – это самый эффективный путь к снижению мирового уровня бедности, а вместе с тем и к сглаживанию мирового неравенства.
Пока все нормально. Но не приведет ли миграция к снижению зарплат у отечественных работников, с которыми мигранты конкурируют? Как показывают эмпирические исследования, негативные последствия для отечественных работников аналогичных с мигрантами категорий невелики (и не стоит забывать, что некоторым отечественным работникам – тем, чьи профессии образуют связку с профессиями мигрантов, – приезд последних на руку). Однако такие последствия возможны. Но тут на помощь приходит идея Ланта Притчетта: в случае с миграцией, говорит он, должны действовать те же принципы, что и в случае с торговлей. Даже если от свободы торговли страдает часть отечественных производителей, мы же против нее не выступаем. Эффекты первого порядка от нее позитивные, а негативные эффекты второго порядка мы компенсируем (выплачиваем пособия по безработице, переподготавливаем кадры). Те же принципы должны действовать и в случае с миграцией.
С экономической точки зрения проблема миграции, таким образом, кажется, решена. Напрашивается вывод, что этот процесс – благо, и если возникают какие-то проблемы или начинается какое-то противление, то, скорее всего, это происходит по причинам, которые к экономике не относятся: ввиду сплоченности общества, тяги к определенной культурной однородности, ксенофобии и т.д.
Но не все так просто, на мой взгляд. У миграции может быть и ряд экономически негативных проявлений, и их стоит учесть. Я вижу три таких проявления.
Во-первых, это влияние культурной или религиозной неоднородности на экономическую политику. В 1990-х вышла серия работ Билла Истерли, где высказывалась идея о том, что религиозная или этническая неоднородность снижает эффективность экономической политики, давая почву для постоянных конфликтов и торгов («вы мне дадите регулировать цены, а я вам – девальвировать валюту»). Истерли писал в основном об Африке (в попытке объяснить удручающую динамику ее ВВП), но экстраполировать его выводы на Европу ничто не мешает. Его тезис базируется на том, что группы борются за те проекты и меры, которые выгодны их участникам, и ввиду религиозных или этнических различий уровень доверия между группами низкий. Поэтому та группа, участники которой заняты экспортом или импортозамещением, будет хотеть девальвации, а другая предпочтет защиту тех товаров, которые в основном производят ее участники. Да, в Европе экономические роли меньшинств не так четко очерчены, как в Африке. У британских мусульман нет предпочтений относительно того, какой курс фунта лучше: низкий или высокий. Они не сконцентрированы в определенных отраслях так же, как нигерийские этнические группы, живущие в районе дельты Нигера и имеющие повод требовать солидную долю нефтяных доходов. Однако не стоит забывать, что в условиях религиозного или этнического многообразия координировать политику сложно. Европа становится многообразнее, и важность этого момента может возрасти.
Во-вторых, культурные различия могут привести к расшатыванию государства всеобщего благоденствия. Такую мысль 20 лет назад высказал Ассар Линдбек. В Европе фундамент этой системы всегда был строго националистическим и держался на однородности общества и взаимопомощи в его рамках (лучше всего этот фундамент прослеживается на примере развертывания шведской концепции «Дом для народа» в 1930-х). Он зиждился на общности норм и сходстве людей. Но если эта общность исчезает, то перестают быть незыблемыми определенные нормы, которые лежат в основе системы (например, не притворяться больным, чтобы не идти на работу, или не пить на работе), а сама система начинает расшатываться. Если ты не соблюдаешь те же нормы, что и я, и пользуешься выгодой за мой счет, интерес к поддержке такого механизма у меня пропадает. Поэтому миграция представляет серьезную угрозу стабильности европейской системы всеобщего благоденствия. Не случайно скандинавские страны принимают сейчас такие меры, которые без намека на осуждение можно охарактеризовать как курс на всеобщее благоденствие коренного населения (или, другими словами, национал-социализм).
В-третьих, миграция может весьма негативно отразиться на странах-источниках. Внимание на это пару лет назад обратил Пол Кольер, предложивший такую версию в книге «Исход. Как миграция меняет наш мир» (Exodus: How Migration is Changing Our World). Все это казалось мне завуалированной ксенофобией. Казалось, что автор просто не осмеливается открыто выразить собственное мнение. Но прошлым летом я прочел ряд статей о последствиях масштабной эмиграции из относительно небольших восточноевропейских стран – и задумался над его версией всерьез. Эти страны столкнулись с утечкой значительного числа медиков и инженеров в более богатые северо- и западноевропейские государства. Кто-то скажет, что рано или поздно зарплаты на Востоке поднимутся до такого уровня, при котором врачи уезжать перестанут и, возможно, начнут приезжать их коллеги из других стран (из Нигерии в Венгрию, допустим). Но сколько времени на это уйдет? И речь не только о подготовке врачей, но и о посыле рынками правильных сигналов, реакции людей на эти сигналы. Как хорошо заметил Пол Кругман, «если бы история не имела значения, адаптация проходила бы мгновенно». Экономическая модель такую мгновенную адаптацию допустить может. Реальность – нет. Из-за плохой медицины могут скончаться тысячи людей. Точно так же может оказаться очень трудным восполнить потерю части специалистов, особенно в странах небольших. Если твоя страна готовит десять инженеров по системам водоочистки, и все они уезжают в более богатые государства, то скоро у тебя будет некому контролировать качество воды.
Экономически негативные проявления миграции нужно также, на мой взгляд, учитывать. Не думаю, что три перечисленных фактора (возможно, есть и другие) достаточно сильны, чтобы нивелировать эффекты экономически позитивные. Но игнорировать и не брать их в расчет совсем тоже нельзя.